Лунный вариант - Страница 45

К оглавлению

45

Пока что единожды Герой Советского Союза уверенно, как будто и вправду делал это не впервые, справился с первым этапом. Он вошел – точнее, вплыл – в шлюзовую камеру, задраил за собой люк и заставил специальный замедляющий вентиль, не торопясь, поэтапно – в течение целого часа – стравливать воздух (в связи с чем собственный скафандр постепенно надувался и становился все массивней). Только после этого он открыл следующий люк и наконец оказался в вакууме. Теперь следовало подобраться к кабине побывавшего на Луне механизма. Волков подумал, что при наличии времени было бы вовсе не плохо добраться до его удаленной стороны и коснуться лап, попиравших естественный спутник. Он тут же поправил себя. Ни одной железки, непосредственно соприкоснувшейся с Луной, на орбите не присутствовало – нижняя часть посадочной ступени осталась там, в пыльном центре кратера Лемонье. Это было опасное замыкание мыслей, ибо от лап посадочного модуля сложные течения нейронных связей уверенно несли к скоплению соседей, хранящих образы замерших луноходов, а от них… Понятно куда.

У Владислава Николаевича имелся только один путь остановить этот опасный поток – отдать себя текущим делам без остатка. Он начал перебирать руками, стремясь как можно быстрее в этой окружающей невесомой плавности достичь соседнего корабля.

Глава 39
Марш-бросок

В новом, последнем броске лунные санки реабилитировались, подтвердили свою функциональную пригодность: за сколько рейсов в ином случае он смог бы перенести все необходимое? За четыре-пять? А так все кислородные баллоны, многослойный термос с запасом воды и аккумулятор он смог дотащить за раз. Разумеется, пришлось повозиться. Конечно, с точки зрения рационализма в этом новом походе не имелось никакого смысла. Ведь какая, в сущности, разница, где произойдет последний акт трагедии – развязка эпопеи? По большому счету, все уже случилось. То, что происходит сейчас, – загробное существование. Никто никогда не узнает, как и что здесь вершилось, так же как не узнает и того, о чем он думал, о чем мечтал и мыслил в последние часы. В принципе, сознательным волевым усилием можно было прервать всю эту подготовку к агонии уже сейчас. Вполне можно было перекрыть кислородный клапан или снять шлем еще при старте «Кузнечика». Но ведь Юрий Гагарин был советским космонавтом. К тому же он и так почти для всего населения Земли переместился в загробный мир еще 27 марта 1968 года. Зачем же было сейчас совершать ускорение? Разумеется, с той же рационалистической точки обзора, летчик, катапультирующийся из падающего самолета даже над неприветливой Арктикой, несмотря на рев волн, леденящий холод и убийственный ветер, обязан цепляться за жизнь – ведь он знает, что его ищут. Пусть даже если пока не слишком успешно, но все равно не складывают руки и продолжают искать. А на что сейчас мог надеяться Гагарин? Световая секунда вакуума надежно отгородила его от любой поисковой партии с Земли.

Правда, его поход-бросок к оставленным луноходам входил в противоречие с принципом максимальной экономии ресурсов, единственному действию пилота, увеличивающему шансы спасающих в пределах планеты Земля. Но как-то скучно было провести оставшиеся часы возле опаленной взлетевшим «Кузнечиком» посадочной ступени. И поэтому Гагарин нагрузил свои проверенные делом сани и тронулся в путь. Он добирался до места, где совсем недавно покоилась Аномалия, приблизительно семьдесят минут. Разумеется, тяжелая работа съела запас воздуха, достаточный для трех-четырех часов спокойного сидения на обочине. Но что уж тут было поделать?

Он подошел к луноходам и отсалютовал им, как старым добрым знакомым. Затем проверил запас дыхательной смеси и емкость аккумуляторов. Хотел отхлебнуть через трубочку кофейный напиток, но сдержался – время для последних наслаждений еще не наступило. Теперь он раздумывал, присесть ли на колесо. Требовалось ли это для комфорта и отдыха? В силе тяжести Луны разницы между понятиями сидеть и стоять совершенно не чувствовалось. Однако он внезапно вспомнил слова из популярной в отряде космонавтов песни: «Давай, космонавт, потихонечку трогай и песню в пути не забудь». «Спеть, что ли?» – прикинул Гагарин, разглядывая мертвые луноходы. Естественно, при пении снова повышался расход кислорода, но имело ли это значение? Он знал, что не отличается выдающимися вокальными данными, но ведь и слушателей у него не имелось. Может, включить передатчик? Вдруг какой-нибудь локатор, назначенный к поиску братьев по разуму, уловит его слабенькое пение? Загробный голос Юрия Алексеевича Гагарина в эфире. Вот это будет сенсация! Он сдержался. Если стыковка над Луной произойдет нормально и «Зонд-9» вернется благополучно, никто все равно не сообщит о его гибели. Триумф нельзя омрачать. Вдруг о его последнем подвиге прочтут в архивах далекие потомки из эры коммунизма? Смутно верилось. Кто же оставит такие тайны на поверхности. Правда, куда денешь его самого – скафандр и прочее? Здесь, в Море Ясности, нет ураганов и приливов, которые затянут илом и разнесут окрест его останки. Но, в принципе, кому какое дело до кратера Лемонье?

Но все-таки он механически присел на выступающее колесо «Лунохода-1». Ему было достаточно удобно, с лунной силой тяжести любой предмет кажется мягким.

Глава 40
Вакуум

Это были не теперешние времена. Это была эпоха, когда понятие подвига еще не разжижилось в крови несколькими диванно-экранными поколениями. Люди, задействованные в событиях, обладали генетическим зарядом размазанных немецкими гусеницами предков, а значит, они имели внутри ДНК долговую расписку прожить в уплотненном вдвое графике, дабы списать выделенный природой биологический резерв. Сами они с малолетства закалились под бомбежками, свежо помнили ракурс, с которого усохшая луковица представляется шоколадкой, но плохо припоминали провалившееся в солдатскую неизвестность лицо батяни. Вообще, здоровый мужчина, с двумя ногами и полным комплектом рук, не занятый по уши работой, все еще представлялся им явлением странным, а потому временной показатель нынешних астронавтов, у которых на какое-нибудь разворачивание-сворачивание наружной антенны уходит смена, было для них делом невероятным. Где сознательно, а в основном подсознательно, их всегда тащила вперед эпоха, в коей медлительная так-сяковость былого обернулась стремительным обходом танково-гудериановых клиньев и костяными завалами вперемежку с ржавым железом. Кипящая в клетках расовая сопротивляемость едва не исчезнувшего народа продолжала инерционно бурлить и не давала им расслабления ни на минуту. И тогда творилось невероятное: время сжималось, пространство схлопывалось, мускулы приобретали домкратную твердость, а кислородный мизер в скафандре уплотнялся вдвое. С сегодняшней, неторопливо-рациональной точки зрения этого не могло быть, но…

45