Лунный вариант - Страница 24

К оглавлению

24

Потом, через пару месяцев, у меня случился еще один шок… Ладно, об этом после. Кажется, Владик, нас запрашивает Земля? Мне не пора уже снимать эти «штанишки»?

– Послушайте, Юрий Алексеевич, – интересовался космонавт-исследователь Волков. – Вы говорили, что лекция неясно о чем, о вреде или о пользе пьянок. О вреде я понял, а когда же будет о пользе?

– Разве неясно, Владик? Если бы я тогда не пил, то мои обугленные ошметки разыскали бы вместе с полковником и Героем Советского Союза Владимиром Сергеевичем Серегиным. Ведь, как доказала исследовательская комиссия, самолет и летчик погибли не от ошибки управления, вызванной неумелым управлением (как я вначале с ужасом предполагал, вспоминая, в какой злости Серегин сел за штурвал), а от ошибки, вызванной неправильной работой высотомера. В момент смерти пульс у Владимира Сергеевича был абсолютно нормальный – разумеется, с учетом специфики работы. То есть он встретил смерть, совершенно о ней не ведая. Если бы я тогда не напился… Все, Земля волнуется!

– Сейчас, сейчас отвечаю, Юрий Алексеевич! – отозвался тискающий наушники летчик-космонавт Волков.

Глава 13
Ставка

А где-то там, в сотнях тысяч километров от пронзенной гравитацией пустоты, сидел за столом грузный постаревший человек. Он был лишен возможности непосредственно командовать процессом, и не только в окрестностях естественного спутника Земли. Даже здесь, в рамках главенства одного «G», он не имел права появляться в больших коллективах, хотя мог ими руководить. Руководить опосредованно, через других. И даже не анонимно. И они, те, новые руководители, вовсе не были какими-то пройдохами, специально прорвавшимися к власти. Они просто делали порученное сверху дело. Может, они были бы рады снять с себя бремя чужих решений и чужих заслуг, а может, уже попривыкли, и условные, маскарадные погоны вошли в плоть и кровь. Сейчас, да и ранее, это уже не имело для него значения. Он прошел апофеоз славы, возможный в этой стране и в этом веке, по крайней мере с учетом профиля его работы. Наверняка в другом месте при подобных заслугах он бы получил «Нобелевку», но ведь надо учесть и другие факторы.

Там, в этих отгороженных пограничным занавесом апельсиново-банановых странах, он бы не смог получить нужного для прорыва к «Нобелевке» образования. Так бы и сидел до сей поры где-нибудь на завалинке, глядя на пролетающие самолеты, и с тоской вспоминал бы наблюдаемые в голодраном детстве планеры, по-прежнему ничего не соображая ни в математике, ни в физике. Только здесь, в этой муштруемой зимней стужей стране-изгое, он поднялся до неизмеримых высот. Только здесь жестокая, но верящая и не уставшая от перспектив власть смогла разрубить узлы иерархических предрассудков и выкинуть на помойку аристократическую мишуру, тормозящую колесо истории и уволакивающую прогресс в полированную пóтом арену служения излишествам и желудку. Эта власть попыталась, насколько могла, умело поднять глаза населяющих скупые просторы народов к небу и распахнуть их будущему. И сквозь нищету и голод, войну и холода очень-очень многие разглядели туманные силуэты этого будущего-мечты. И он тоже был среди тех. И в некоторых аспектах он увидел это будущее гораздо острее, чем другие. Он сумел зацепиться за него, вырваться из завалинок прошлого и пройти через настоящее. И не просто пройти – заставить это настоящее приобрести увиденные им сверкающие черты грядущего апофеоза покорения пространства и времени. Да, он сделал только первые шаги. Те, кто придут после него – нет, уже пришли после, ибо силою обстоятельств он находится за ареной, – сумеют сжать и сделать подвластным пространство и продолжат ускорять время, заставляя колесо истории мельтешить спицами, как на велотреке. Он знал, что так будет.

Но время злопамятно. Оно не любит тех, кто заставляет его ускорять темп. И оно должно питать эту неспланированную эволюционную трату, должно высасывать откуда-то энергию, насыщающую этот разворот в сверкающие алюминием и титаном перспективы. Сейчас оно высасывало энергию из него. Ну что ж, он был рад послужить топливом для нового броска. Он очень надеялся, что отсосанной у него жизни хватит надолго. Единственное, чего он хотел, – дождаться возвращения…

Да нет, даже не возвращения. Цветы, ковровые дорожки – такое он уже наблюдал не раз. Всегда, кстати, не в натуре, а в черно-белом мире телевизора. Когда-то в маленьком экране, с большой, заполненной водой колбой впереди, для растягивания изображения вширь. Сейчас – в нормальной громаде «Рекорда»…

Так вот, даже не возвращения. Того мига, когда его любимец Юра сядет на поверхность Луны и ляпнет – снова ляпнет – какой-нибудь экспромт типа своего «Поехали!». Только бы выдержало сердце. Старый человек в кресле очень надеялся, что надорванный кровяной насос, спрятанный под реберным каркасом, не подведет, продержится еще какое-то время. Совсем малое время. Он был благодарен судьбе за подброшенную на пути первого «Ходока» Аномалию. Конечно, он был благодарен и экипажу «Лунохода-2». Он не мог выразить им благодарность устно и даже письменно. Он считался для них тенью, ушедшей за горизонт тенью, одним из тех, кто участвовал в разработке волшебной лунной машины. Ну что ж, и без его благодарностей они выполнили задачу на ура.

Теперь вся надежда была на Юру. На него и на его напарника. Еще он был благодарен бывшему соратнику и бывшему конкуренту Владимиру Челомею. Это он смог разработать удивительную боевую станцию, сумевшую остановить американцев. Ведь тот, кто сидел в кресле у стола, когда-то пропагандировал освоение космоса в мирных целях. Но долгое, слишком долгое сотрудничество – да что там сотрудничество, подчинение генералам – наложило свой отпечаток на жизнь. Если бы не военное противостояние…

24